Откровения судебного медика [сборник] - Игорь Гриньков

Далее следовал перечень вопросов, которые следовало разрешить эксперту.

Но труп так и не был доставлен в морг для исследования. Зато 06.06.1990 года поступило постановление о производстве эксгумации трупа, в обстоятельствах дела которого указывались факты, изложенные в первом постановлении, а далее следовало:

«…Родственники убитого, несмотря на предупреждения работников Целинного РОВД и прокуратуры о необходимости производства судебно-медицинского исследования трупа Хунарикова Мухида, самовольно вывезли труп на место своего жительства в село Алхазуров Урус-Мартановского района Чечено-Ингушской АССР, где произвели захоронение.

Для установления непосредственной причины смерти Хунарикова Мухида, направления раневого канала, установления вещественных следов выстрела (наличие дроби, пыжей, ободков осаднения и т. д.), наличия других телесных повреждений, определения группы крови для производства сравнительных биологических исследований необходимо производство судебно-медицинской экспертизы…»

В постановлении предписывалось произвести эксгумацию трупа потерпевшего, копии его были направлены начальнику Целинного РОВД Калмыцкой АССР для выделения работников милиции за соблюдением порядка при эксгумации и начальнику Урус-Мартановского района ЧИАССР.

Учитывая сложность дела, будучи осведомленным о положении дел в Чечено-Ингушетии, руководство прокуратуры республики поручило вести следствие помощнику прокурора Октябрьского района Бадаеву Александру Большаевичу, человеку с большим житейским и юридическим опытом, знакомому не понаслышке с менталитетом и обычаями горских народов, который отличался скрупулезностью и чувством ответственности за порученное дело.

И он приступил к нему без суеты и спешки, тщательно составив план мероприятий по разным направлениям. Прежде всего, Александр Большаевич приехал к нам в Бюро и подробно изложил мне предварительные следственные данные, так как Иван Максимович Кирюхин определил, что на эксгумацию в Грозный поеду я; уровень практической и теоретической подготовки, в том числе и для производства судебно-медицинских экспертиз медико-криминалистического характера, вполне позволяли мне заняться этим делом. Кроме того, я был сравнительно молод, мобилен и имел вкус к экспертной работе, особенно к неординарным случаям. Поездка в Чечню представлялась мне увлекательным путешествием, позволяющим прервать на какое-то время ежедневную будничную рутину; о предстоящих сложностях я, конечно, не только догадывался, но и знал наверняка, но о реальном риске не имел ни малейшего представления.

Александр Большаевич Бадаев, помощник прокурора Октябрьского района

Краткая фабула самого уголовного дела была такова. Это произошло в конце сакмана — массового окота овец. Что такое сакман, жителям Калмыкии объяснять не надо. При советской власти, на рубеже 80-х — 90-х годов, поголовье овец всех форм собственности (общественное и личное), по данным Госкомстата, составляло в республике 3 миллиона 100 тысяч, а после окота и отбивки достигало 5 миллионов. Чтобы справиться с уходом за молодняком, в село на период окотной кампании в помощь животноводам направлялись сакманщики — студенты вузов и техникумов, учащиеся училищ и даже школьники. Они распределялись по фермам и чабанским стоянкам, ухаживали за маленькими ягнятами. На животноводческой стоянке старшего чабана Хунарикова, кроме основных работников (в основном, родственников из Чечни и «бомжей», пасших скот), в качестве сакманщиц работали молодые девушки — студентки Элистинского педагогического училища.

22 апреля, накануне трагедии, на чабанскую точку к столичным барышням из центральной усадьбы совхоза с визитом пожаловали трое местных молодых людей. И вот извечный женский вопрос стал яблоком раздора между этими ребятами и работниками стоянки, в основном, чеченцами. Хозяин стоянки прекратил назревающий скандал. «Наши», сильно обиженные, как им показалось, не очень радушным приемом, ретировались, пригрозив при этом, что еще вернутся.

Приехав на центральную усадьбу совхоза (12 километров до стоянки Хунарикова), они поделились нанесенной обидой со старшими товарищами, и к вечеру следующего дня группа «возмездия» числом около 15 человек, очень интернациональная по составу (калмыки, русские и даже один татарин), на грузовике, тракторе и двух легковых автомашинах двинулась в путь. Огнестрельное оружие — дробовик имелся только у некоего Сангинова, остальные были вооружены различными подручными средствами.

На чабанской стоянке возникло опасное противостояние: два ряда разгоряченных предстоящей схваткой людей, у части которых на руках имелись ружья, разделенные некоторым расстоянием, готовы были начать побоище. Видя, что дело принимает серьезный оборот, хозяин стоянки произвел выстрел из ружья в воздух, пытаясь остановить противоборствующие стороны. Но события уже развивались по своей особой логике, мало зависящей от воли и сознания участников инцидента. В это же время племянник хозяина, 22-летний Хунариков Мухид, выстрелил из охотничьего ружья под ноги нападавшим, при этом ранив одного из них в ногу. Рассеявшийся дробовой снаряд взметнул сноп пыли, одна дробинка, срикошетив, на излете угодила в колено этому парню, застряв неглубоко под кожей и не причинив ему особого вреда. Одновременно Сангинов из своего охотничьего ИЖ-27 прицельно (по версии следствия) выстрелил в Хунарикова, сразив последнего наповал. Скверный трагический исход мгновенно отрезвил дерущихся; наши земляки быстренько погрузились в свой транспорт и покинули «поле брани».

Исходя из изложенного Бадаевым А. Б., предстояла интересная (да простит меня читатель за подобную формулировку) работа: нужно было экспертным путем закрепить (или опровергнуть) версию следствия — определить дистанцию выстрела, что при ранении осыпью дроби, а не пулей, сделать вполне реально; установить направление раневого канала и вероятную позу Хунарикова в момент получения огнестрельного ранения; определить траекторию выстрела, что было достаточно важно (дело в том, что Сангинов во время допросов дал показания, что выстрел произошел случайно, когда он поднимал упавшее на землю ружье).

Дело оставалось за малым — исследовать эксгумированный труп потерпевшего Хунарикова М. Многоопытный Александр Большаевич начал кропотливую работу по организации эксгумации. Для этого ему потребовалось ровно 3 месяца, но действовал он наверняка. Для начала Бадаев пытался получить согласие у священнослужителей и родственников, как проживающих в Калмыкии, так и находящихся в Чечне. Кроме того, он связался с Саидом Магомедовичем Пашаевым — сотрудником Республиканской прокуратуры ЧИАССР, который на месте также много сделал, чтобы эксгумация состоялась. Саид Пашаев, выходец из Чечено-Ингушетии, около 10 лет проработал в следственном отделе Республиканской прокуратуры Калмыкии и лишь незадолго до описываемых событий перебрался в Грозный, поэтому с удовольствием готов был оказать услугу бывшим товарищам по службе. О его дальнейшей роли в самом Грозном будет сказано ниже.

Как ни странно, первая препона была не со стороны служителей культа, а со стороны родственников погибшего. Оказалось, что на совете старейшин тейпа было принято решение о кровной мести убийце. Разумные доводы о том, что он содержится под охраной в СИЗО, оказались на первых порах бесполезны. Ответ звучал так: «Мы достанем его и в тюрьме»…

Впервые с фактом кровной мести я столкнулся по службе, уже работая в Бюро СМЭ. Тогда в Калмыкии было совершено преступление, жертвой которого оказался чеченец. Исполнить акт кровной мести было поручено старшему брату потерпевшего, действующему майору Советской армии, служившему где-то в средней полосе России. Он специально подал в отставку, уволился со службы и прибыл в нашу республику для исполнения своей миссии. Убить обидчика ему не удалось, тот получил тяжелую черепно-мозговую травму (пуля скользнула по голове, повредив кости свода черепа, но не задев непосредственно головной мозг). Бывший майор был задержан и предстал перед судом. Тогда этот случай произвел на меня сильное впечатление; мне и в голову не приходило, что родовые традиции могут оказаться сильнее, чем воинская присяга и убеждения коммуниста (еще один миф, вдолбленный в наше «сумеречное» сознание пропагандой, — наивность, граничащая по сегодняшним меркам со скудоумием); майор, разумеется, был членом коммунистической партии Советского Союза…

Здесь я вынужден сделать небольшое отступление. Достаточное число неосведомленных людей связывают кровную месть с чисто мусульманской (в данном случае — горской, кавказской) традицией, расценивая ее как признак дикости и варварства. Между тем, это далеко не так; вернее, не совсем так.